Дом Иветты

 

 

 

Войдите в огонь вместе с входящими.

Коран. Сура 66.

 

 

 

                       - Начальник! - улучив момент, шепотом позвала его осведомительница по кличке Ворона.

Касумов поморщился.

"Нагнала-таки! Сучье отродье!" - выругался он про себя и готов был наорать на нее.Что ты,мол, драная Ворона наушничаешь при всем честном народе!  Есть порядок. Заходи  в  оперативную часть и все, что имеешь - выкаркивай.  Как положено. По форме. Если там сочтут нужным - доложат мне.

И еще Касумов придумывал как пропесочит оперативников, которые поволяют своим внештатным сексотам прямо на улице останавливать  начальника райотделения ГПУ и нашептывать ему.

Однако, кричать  на нее и  гнать  от себя он не стал. И хорошо, что сдержался. То, о чем  она фискалила, лично для него представляло  немалый  интерес.

Заглядывая  в  сердитое   лицо начальника, Ворона говорила быстро, но разборчиво.

- Ренка-потаскуха, дочь врагов народа, удавила младенца... Рожала дома. Помогала ей соседка спекулянтка - Сакина... Утром я заходила к блуднице. Она - без живота... А под кроватью ведро с мертвым малышом...  Сакина сказала мне,  что Ренка родила мальчика и мальчик был здоровым.

От того места, где настигла его Ворона, Рена жила совсем рядом. Здесь же за углом, находилась контора управления домами.

-                Позови ко мне управдома. Быстро! -  закуривая папиросу, приказал он.

 

... Рену Дадашеву, которую сексотка называла потаскухой, Касумов хорошо знал. И ее, и всю ее семью. 

Она жила на Карантинной. В  том же  самом доме, во  дворе  которого Касумов еще недавно, с двумя такими же, как он, студентами-заочниками снимал квартиру.

       Отец Рены, Дадашев Аждар Рзаевич -  смуглый, коренастый мужчина  с  характерным  нухинским  говорком, занимал  большую должность - заместителя Наркома строительства.  Соседи  видели его редко.  Утром  рано, когда за ним приезжала черная "эмка", и поздно вечером,  когда  она  привозила  его. А  мать  Рены - Мимилия Ильинична - белокурая,  статная  европейская  еврейка, учительствовала. Вела уроки  немецкого языка.  В  общем, семья интеллигентная.  Теплая. Душевная.  Кому-кому, а  соседям  это было известно лучше всех.

Аждар Рзаевич с  Касумовым  познакомился сам. Во  время застолья. В тот  день Мимилия Ильинична, в  честь  поступления дочери  в  университет,  прямо  во  дворе накрыла стол. И все,  молодые  и  старые жители  этого  дома собрались  за ним одной дружной компанией. Как родные.  Искренне  и горячо любящие друг друга люди.

Поднимая здравицу за присутствующих Аждар Рзаевич  сказал, что он давно и хорошо знает всех, кроме молодого офицера, который стеснительно прячется за вазой с яблоками.

- Так это Адик, папа! - звонко выкрикнула Рена.

Покраснев, Касумов  вскочил  с   места  и  по-военному, громко отрапортовал:

- Старший  лейтенант  Адыль Касумов, товарищ зам.Наркома!

- Садитесь, молодой   человек.  Оказывается  я  вас знаю. Кстати, мотал присланный вами, был отменный.

В этом, как впрочем  и  в других бакинских дворах, было принято по поводу  и  без повода угощать соседей разными вкусностями. А  тут, днями, земляки  из  Кельбаджар  привезли  ему посылку  от  родителей. Завернув в  бумагу немного мотала, домашнего сливочного масла  и  баночку  меда  Адыль  поднялся  к Дадашевым. Дверь открыла Мимилия Ильинична.

- Это - вам. Из  родного села  прислали, -  смущаясь протянул он сверток.

Мимилия Ильинична всплескнула руками.

- Боже! Какая прелесть!... Реночка, посмотри  какие  дивности принес Адик... Спасибо... Себе то оставил.

Мимилия Ильинична  приняла эту  безделицу  как  царский дар. Хотя могла и  отказаться. Ведь жили они в достатке.

А вечером другого дня к ним забежала Рена.

- Ребята,  - обратилась  она  к  парням, живущим вместе с Касумовым, - где  Адик?

- В  соседней  комнате  заперся.  Диплом  пишет, - сказал один из них.

- Вот счастливчик! Уже - диплом. Позовите его.

Она протянула Адылю большую коробку  шоколадных конфет.

- Это тебе от папы. Мотал твой  ему очень  понравился, - сказала она, а потом, засмеявшись, добавила:

- А это всем вам от нас с мамой.

И Рена поставила  на  стол дорогущую  по  тем временам бутылку массандровского вина.

Никакой потаскухой она  не была. Не  верил  он в бабье злоязычие. Да, Рена была красива. И еще как красива.  Дети от смешанных браков, как заметил Касумов, привлекательны. И, что правда то правда, Адыль до беспамятства был влюблен в нее.  И не только он. Сама же она никому никаких надежд не оставляла. Вела себя строго. Скромно. В отличие от многих своих подружек из начальствующих семей крикливо не одевалась. Адылю это нравилось. И он был  счастлив  каждый день,  по утрам,  выходить с ней со двора. Он шел  на  работу, она - в университет.  Это было  им  по  дороге.

 Позже, когда  Касумов  получил  диплом и повышение по службе, ему для жилья выделили неплохую ведомственную комнатушку. Новая квартира  находилась  на  соседней улице и их утренним прогулкам пришел конец. Однако, с Реной и Мимилией Ильиничной ему не раз  приходилось встречаться. Даже иногда, по старой дружбе  и  их  приглашению, заходил к ним в гости.

Уже на втором курсе у Реночки появился жених. Счастливчиком стал молодой ученый Арон Кац. В неполные 26 лет, защитив диссертацию, ему присвоили степень  кандидата геолого-минералогических наук. Коллеги отзывались о нем, как о восходящей звезде в науке. Арон изобрел какой-то новый метод добычи нефти на площадях старых месторождений,  который  геологи окрестили "Вторичным методом".

Но пожениться Рена с Ароном не успели. В одну из ненастных ночей АзГПУ арестовало Аждара Рзаевича и Мимилию Ильиничну. Рену не тронули, хотя из квартиры выселили.Она стала жить в подвале того же дома. Арон помогал ей приводить его в порядок. А вскоре был схвачен и Кац. Его взяли как автора вредительского способа добычи нефти... Рена же еще  с месяц находилась на свободе. Но беда стукнула и к ней в подвал.

Вернулась она поблекшей, с потухшими глазами и выглядела на все сорок лет. Потом соседи заметили, что гордячка Рена  в положении. И пошли  грязные пересуды. Ее обзывали потаскухой, блудницей, подзаборной шлюхой.

 

Из воспоминаний Касумова вытащил управдом.

- Вызывали, Адыль Рагимович?

- Да. Пошли к Дадашевым... А ты, - велел он Вороне,- беги в отделение и скажи, чтобы  на  Карантинную прислали наряд...

Из подвала доносился надрывный плач младенца. И  сразу на сердце стало легче. Значит мальчонку  она не убивала. И Касумов раздумал спускаться к Рене в подвал. По-хозяйски ринулся туда только управдом. Переступил порог и ...отпрянул. Губы его побелели.

- Товарищ Касумов... Дадашева мертва... Повесилась,-  промычал  он.

Адыль стремглав кинулся вниз. Одним взмахом перочинного ножа срезав веревку, он  мягко  принял в руки еще теплое тело Рены и положил его на каменный пол.

Поперек кровати, завернутый в  ветхое одеяльце, возился отчаянно  требовавший мамы малыш. На  столе, под  чернильницей, лежал  лист бумаги.

"Посмертное письмо", -  догадался он и схватив его,  стал жадно читать.

"Я ухожу из жизни, - писала она. - Это  единственный  и последний мой грех перед Богом. Перед  Богом, но  не  людьми. Умирая, я проклинаю эту власть, напитавшую сердца людей собачьей злостью. Люди  смеялись  надо  мной.  Издевались.  Называли потаскухой, сукой,  дрянью...  Бог им судья.

Я проклинаю изуродовавшего мою жизнь начальника отдела АзГПУ Самвела Григоряна. Он изощренными пытками принудил моих родителей и  жениха  признаться  в шпионаже. Их  расстреляли. Он, садист Григорян, в первый же день моего ареста изнасиловал меня. И делал это каждую ночь в течении 80 суток. Дитя, рожденное мною - дитя этого выродка Григоряна. Отдайте ребенка ему.

Я знаю, для него все пройдет безнаказанно. Но есть Божий суд. И он жестоко покарает всех "григорянов",  засевших в АзГПУ.  Я ухожу без злобы на людей.  Они живут во мраке.  А вы, власть имущие -  во лжи.

                                                    Рена Аждаровна Дадашева"

 

Эту то  записку  Касумов  и показал Григоряну. Самвела Саркисовича от нее прямо-таки перекосило.

- Потаскуха! - прошептал  он, возвращая  записку покорно стоявшему перед ним подчиненному.

Полные желтой ненависти глаза  его следили за тем, как Касумов, бережно  разгладил, а затем, сложив вчетверо отправил посмертное  письмо  Дадашевой  в  карман  кителя. Но это было какое-то мгновение. В следующее мгновение Григорян  стал прежним Григоряном. Каменно-высокомерным. Самоуверенным и презрительным ко всему и вся. Он вразвалочку прошел  к себе за стол и, глядя в пространство, проговорил:

- Трудно  мне, Адыль... Трудно... Нет  умных помощников. Поэтому всякие проститутки позволяют себе такое,- пожаловался он.

Григорян  горестно  хмыкнул, сделал паузу и, закидывая ногу на ногу,  добавил:

- Наконец, вчера  мне  дали должность  еще  одного  зама... Как ты думаешь насчет этого?

- Положительно, Самвел Саркисович.  Покойники  не должны хватать живых за ноги, - отреагировал сообразительный Касумов.

И  твердо, как  наличные, выложил на стол вчетверо сложенную Ренину записку.

- Отлично, Адыль Рагимович!

Григорян  впервые  назвал  его  по  имени  и отчеству, подчеркивая тем самым новый статус подчиненного.

- А что будем делать с малышом? -  спросил Касумов.

- Я позвоню главврачу роддома Валюше Коршуновой. Отвезешь к ней. Пару месяцев там его покормят материнским молоком, а потом - в детдом...

 

Через два дня началась война. А спустя неделю  к Адылю Рагимовичу, занявшему новый кабинет с видом на бульвар, позвонила Коршунова.

- Как записать вашего младенца? - спросила она.

- То есть? - не понял Касумов.

- Фамилию, имя, отчество.

Размышлять долго не пришлось. Осенило сразу. Хитро улыбнувшись, он сказал:

- Записывайте...Фамилия - Дадашев. Имя - Галиб - в честь будущей нашей победы. Отчество Аронович.

- Аронович? - услышал он растерянный  голос  Коршуновой.

- Ничего не поделаешь. Так звали его отца.

 

 

Звонок правительственной связи  раздался в самую сладкую пору сна. Шел четвертый час пополуночи.

- Адыль Рагимович, - услышал он голос своего  заместителя Александра Левашова.- У  нас  - прокол. Полчаса назад в своей квартире была убита Манучарова Иветта Самвеловна и ее девятилетняя дочь.

- Кто? - переспросил Касумов.

- Манучарова..., - и чтобы было ясней, Левашов добавил:

- Ну та самая... Бандерша. Содержательница бардака.

- Так это не прокол, Саша. А нечто хуже.

Сна как не бывало.Это был провал. Причем оглушительный. Ведь он, начальник следственного управления  Прокуратуры Республики, лично от Первого секретаря ЦК получил  задание  взять на разработку подпольный Дом терпимости и наконец  установить тех его клиентов, кто ограждал бандершу Иветту  и  ее грязное заведение от разоблачений. Речь, разумеется, шла о зажравшейся партийно-правитель-ственной элите.

В тот же самый день, после беседы с Первым, Касумов установил за "Домом Иветты", как называли бакинцы, тот известный всем притон, круглосуточное наружное наблюдение. Бросил туда лучшие силы. Сам подобрал, умеющих держать язык за зубами, профессиональных фотографов и кинооператоров.

Вчера со  дня  операции  минуло три месяца. И вчера он своей властью продлил срок разработки еще на 15 дней. На всякий случай. Хотя материалов со взрывными  фактами  накопилось более чем достаточно... И вот тебе на!

Нет. Первый не простит смерть главного виновника и свидетеля. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться  об утечке информации. Она явно исходила от человека, у которого  сосредотачивались все донесения. А таким человеком был он - Касумов...

Правда и соблазн был велик. Слишком  уж  крупная птица засветилась в "Доме Иветты". И 56-летний Адыль Касумов снова поставил на сделку. Думал купить кресло Прокурора Республики. Ему и в  голову  не  могло придти, что этот, попавший  ему  в силки,  благообразный, с  пугливыми  глазами, партийный  босс может предпринять столь коварный  шаг. Такого  поворота  дела Касумов не просчитал.

 

 

"Нет, Первый не поверит в случайное убийство. И будет прав. Надо - думать!" - сказал он себе и решительно  распахнув двери, шагнул в квартиру убитой бандерши.

Смерть   Иветты   была  страшной. Обезумевший  садист, вероятно, долго измывался над ней. Пытал по-черному.  Судя по узнаваемым  следам ожогов, гладил  раскаленным  утюгом, резал грудь, выколол глаз... А добившись  того, что  хотел, тем  же утюгом истолок череп. Но хуже всего было другое. На паркете, из кишок Иветты выложил слово "Сука". Выкладывал, по  всей  видимости, с  нечеловеческим хладнокровием и большим тщанием. Это больше всего и потрясло видавших  виды  экспертов. Во  всяком случае, следователь по особо  важным  делам  Карина Жамкочян, увидев  представшее, - лишилась  чувств.  К  моменту  прихода Касумова  в ней ничего не выдавало той минутной слабости, что свалила  ее  с ног. Разве  только  зеленоватая   бледность. В остальном как всегда собранная, отрешенно-холодная и деловитая. Ее  умные и жесткие глаза метр за метром просматривали каждую из четырех комнат. Голос был четок и спокоен.

- Девочку не трогать! И вообще ни к чему не прикасаться - донесся из спальни ее властный окрик.

Ей что-то возразили.

- Не препирайтесь! -  оборвала  она. - Приведите  лучше фотографа. Начальника следственного  управления  сумели  поднять с постели, так, будьте любезны, поднимите фотографа.

Касумову Карина Рубеновна нравилась и как следователь, и как  женщина. Умна, обоятельна, грациозна. Он, не  скрывая, восхищался ею. И сейчас, услышав ее слова, Касумов возмутился отсутствием  фотографа, а  затем, глядя  в сторону  Левашова, обьявил:

- Следствием займется Карина Рубеновна. Она докопается.

- Убийца, кстати, задержан, -  сообщил Левашов.

Оказывается  ребята  "наружки"  видели  как  тот субъект прошел в квартиру  Манучаровой.

Дверь не взламывал. Он что-то сказал и Иветта открыла ему... Через полтора часа к подьезду подкатило такси. И из квартиры Манучаровой  тотчас же с двумя чемоданами в руках, вышел тот  поздний  ночной  гость. Ноша  для   него, здорового парня,    очевидно, была  неподьемной. Чемоданы  он не  нес, а  волок... Хорошо  догадались  одного  из "наружки" послать вслед за отьехавшим такси.

- В чемоданах, - докладывал Левашов, - обнаружили большое количество  драгоценностей, около миллиона рублей, сто  тысяч долларов и, принадлежащую Манучаровой соболью шубу. Паспорт у задержанного оказался фальшивым. С явно подклеенной фотографией. На имя Козлова Юрия Николаевича.  Личность устанавливается...

- Я все установлю, Адыль Рагимович, -вмешалась Жамкочян.

- К 12 часам дня вы будете обладать всей информацией ... Кто? За что? Почему?

 

 

...Жамкочян он  вызвал к себе  часа в три дня. Она была  грустна  и  оттого, наверное, еще прелестней чем когда-либо.Казалось, что в иссиня-серых глазах ее лежит снег, а  на нем мерцают золотые лоскуты закатного солнца. Ну точь - в  точь, как на вершинах его родных Кельбаджар. Ему  страшно как хотелось взять  ее  лицо  в  ладони и...Она это почувствовала и с укоризной, мол не место, остановила его.

- Хорошо, -  нехотя согласился он.

- Дело в том, Адик,что я сызмальства дружила с Иветтой.

- Но в “Доме Иветты” тебя не засекали, -  ввернул он.

- Да  нехорошим  делом  она занималась... Тем не менее, согласись, какие  у  ней были  организаторские  способности!  Какой была умницей! Так сумела  поставить  дело, что  о ее “Доме” знали во всем СССР... При всем при этом, Адик,  Иветта была несчастной женщиной. С несложившейся  личной  жизнью. Ее надломил развод с Манучаровым...

- А что ты хотела от него?! Он  застал  ее  в постели с любовником.

- Да за ней водился такой грешок. Погуливала... Отец  ее - Самвел Саркисович  часто  устраивал  ей нагоняи. Переживал за нее... Ты кажется когда-то работал с ним?...

- Работал, -  задумчиво  протянул  Касумов. -  Я  Самвелу благодарен за многое. Он научил меня нашему делу. Но особенно за  то, что  Самвел  рекомендовал  тебя  ко мне  на службу... Кстати, как он? ...

- Болен. В клинике. Подскочило давление...О  случившемся пока не знает...

- Ну ладно, Кариночка... Давай о деле.

- Убийца    рецидивист, - рубленными  фразами докладывала она. - Дважды осуждался за разбои. Год как в бегах. Находится  во Всесоюзном розыске. Работает в одиночку. Фамилия Кортиков Сергей Иванович. Эта фамииля его приемных родителей.  Он взят был ими  из  детдома  в  возрасте полутора лет. В списках детского дома Кортиков значился  под другой  фамилией... Дадашев Галиб Аронович...

- Что ?! - вскинулся Касумов. - Не может быть!!

- Правда странно... Дадашев  и  вдруг  Аро-нович, - поняв реакцию шефа по-своему сказала Жамкочян.

- Страшно как странно, - глухо проговорил Касумов.

- У меня в руках справка... Посмотри...

- Не надо! Не надо! - отшатнулся он от протянутой бумаги.

- Что с тобой, Адик. На тебе лица нет.

- Ничего. Оставь меня.

Остановил он ее у самых дверей.

- Карина, сходи к старику Григоряну. Расскажи.

 

 

Самвел Саркисович проснулся в прекрасном расположении  духа. Весь день хотелось петь. И он напевал. И шутил. И заигрывал с медсестрами. И зазывал в палату ходячих больных, потучуя их разными яствами, от которых ломился стол. Несколько раз звонил дочери. Телефон не отвечал.

- Ушла негодница,- жаловался он, мерившему ему давление врачу.- Теперь придет без моей внучки. А  внучка  у   меня  - чудо! Посмотрит, крикнет: "Дед!" - и  словно год жизни дарит.

Ближе к вечеру пришла Жамкочян.

- Кариночка! Радость моя!... Ты одна. Без Иветты.

- Что  такое? Что  случилось? -  почувствовав   недоброе спросил он.

- Она не придет, Самвел Саркисович...

И разрыдавшись, Жамкочян стала  рассказывать  старику обо всем случившемся.

- Убийца, дядя Самвел, выродок человеческий. Его  зачал зверь...

- Кто он? - спросил Григорян. - Что за женщина родила его?

- Дадашев Галиб Аронович... Так  он  значился  в списках  Шувелянского детского дома.

- Что?! - вдруг закашлявшись, выдавил старик. - Не может быть! Лицо его побагровело. Глаза выпучились. И из полураскрытого рта с хрипом вырвалось:

- Потаскуха...

 

 

На похоронах семьи  Григорян Адылю Рагимовичу  неожиданно стало плохо.  В сердце словно острыми клыками вцепилась собака. Он вскрикнул и тяжело  повалился  на изгородь чьей-то могилы.

Очнулся Касумов в больнице. Глядя в лицо склонившемуся над ним врача, он тихо не без ужаса прошептал:

- Арон?!… Это ты?!….

- Я - врач. К вам дочка.

- Арон… Не смотри так… Я тоже мучался… Но жил… Это хуже, Арон…

- Папа, ты что меня не узнаешь? Это - я … - сказала дочь.

Поймав ее за руку, Касумов потянул дочь на себя.

- Рена… И ты здесь?… Такая же… Нисколько не изменилась… Я тебя любил… Очень любил… Не молчи… Не молчи… Виноват я…

- Это я, папа!… Лейла… Доктор, что с ним?

Вместо ответа врач крикнул:

- Сестра! Срочно реаниматоров!…

Глядя стынущими глазами на дочь, Касумов с усталым отчаянием произнес:

- Боже! Страшна твоя месть...                                                           

 

 

апрель 1997

 

ГЛАВНАЯ

Hosted by uCoz